"Юлия Вертела - Достоевский в юбке" - интервью с писательницей из Петербурга

Юлия Вертела – прозаик, работающий в жанре минимализма. Родилась в 1967 году в Ленинграде. Живёт в Царском Селе (Санкт-Петербург). В 1989 году окончила биолого-почвенный факультет Ленинградского государственного университета (ныне СПбГУ). Кандидат наук, работала в научно-исследовательских институтах биологического профиля. Воспитывает троих сыновей. Лауреат премии журнала «Нева» 2010 года. Автор трёх прозаических книг. Последняя – «Интенсивная терапия» – вышла в издательстве «АСТ» в 2011 году.

– Давно ли вы пишете? Правда ли, что вы буквально с улицы – без связей, без знакомств – принесли в журнал «Нева» свою повесть и её опубликовали? В 2010 году вы стали лауреатом журнала, в 2011 году «АСТ» выпустило книгу прозы «Интенсивная терапия». Так ли всё просто было на самом деле?

– Без связей и с улицы – правда. А просто – никогда не бывает. До того, как принесла в редакцию «Невы» свою повесть «Магазин», несколько раз приносила и рассылала в журналы рассказы, но их не замечали. Ещё раньше приносила роман «Чёрный шар». Он тоже не привлекал внимания. Но я приходила и приходила с той самой улицы. Лет восемь. И вот почему-то именно повесть завоевала симпатии настолько, что получила премию.

До этого была другая тёплая встреча, которая, собственно, и ввела меня в литературу. Она состоялась в редакции «Царскосельской газеты», куда я также с улицы пришла, но не с рукописью, а с собакой, которую подобрала на улице. Я хотела дать объявление о потеряшке. Главный редактор Александр Матвеевич Нестеренко стал сочинять объявление вместе со мной. Напоил чаем, накормил щенка, и я так растрогалась от его доброты, что рассказала ему, что пишу прозу и стихи. Спросила, можно ли принести. Он сразу помрачнел, показал на стопки бумаг до потолка и вздохнул: «Приносите». После того, как оставила рукописи, думала, что он мне никогда не перезвонит. Но Александр Матвеевич позвонил рано утром на следующий же день и пригласил меня встретиться. Вскоре он напечатал в «Царскосельской газете» мои маленькие рассказы, и я впервые получила за них гонорар – 1,5 тысячи. Это было 10 лет назад.

Третьей такой же знаковой встречей стало заочное знакомство с известным московским критиком Львом Пироговым. К нему я, правда, пришла не с улицы, а из Интернета. Увидела в его живом журнале объявление, что он принимает рукописи на заданную тему. Послала на указанный мейл – так появилась книга «Интенсивная терапия» в издательстве «АСТ».

– Один известный русский поэт как-то сказал в интервью: «Женщины исполнители, а не творцы. Женщины не создали ни одного великого произведения. Если мужчина – единица, то женщина – дробь». Может быть, есть доля истины в этом утверждении? Действительно, почему русская литература не дала миру ни одной великой писательницы?

– Раздумывая над этим вопросом, я спросила одного из своих друзей: почему нет великих русских женщин-писателей? Он ответил несколько неожиданно. Потому что мужчинам они не нужны. Ни один мужчина не будет читать женскую прозу, ему будет просто не интересно. По его мнению, получается, что великой женской прозы нет, так как она не востребована мужчинами. Я в свою очередь спросила его: а как же Ахматова и Цветаева? Он ответил, что поэзия – это всего лишь эмоции, и здесь женщина может чего-то добиться. Что касается прозы, то это логика, исследовательский труд, обобщения, до которых женщина в принципе не может подняться. Когда я только начинала писать прозу, я посетила пару занятий «Молодого Петербурга». В то время их проводил прозаик Евгений Лукин. Я пыталась дать ему на прочтение свой роман, он неохотно взял его и с жалостью посмотрел на меня: «Зачем вам писать? Женщина-писатель – это женщина либо с разбитой судьбой, либо с разбитой мордой». Оба этих случая наглядно свидетельствуют. Такая высокомерная снисходительность: типа ничего у вас не получится.

Мужчины уверяют, что всё дело в тестостероне, и даже в спорте женские рекорды объективно ниже мужских. На самом деле женщин просто не подпускали к литературе: во-первых – не позволяя им приобрести жизненный опыт, необходимый для серьёзной прозы. Представьте: на дворе XIX век. Мужчины служат, путешествуют, воюют, плавают на кораблях, занимаются торговлей, науками и искусством. А женщины – по домам. В лучшем случае выезжают на балы или в деревню. Во-вторых – образование. Дам стали принимать на обучение в университеты и в гимназии, когда мужчины уже вовсю кропали нетленки. Никто не задумывается, что в XIX веке в России все «письменные», секретарские должности занимались исключительно мужчинами. Роль женщин ограничивалась семьёй, кухней и ведением хозяйства. В лучшем случае им предлагалось служить музами. Но в тех областях, где стартовые условия были изначально равны и женщинам были доступны начатки образования – в балете, пении, актёрском мастерстве, мы наблюдаем в России женщин не менее великих, чем мужчины.

В современной литературе самостояние женщины как человека, а не как дроби от мужчины – свершившийся факт. Толстая, Улицкая, Петрушевская... В их степени величия разберутся после, но хорошо, что серьёзная женская проза есть.

– Мужское центрирует наш мир. Мужчина по сути является единственным выразителем познавательной, духовной, творческой ориентации человечества. «Она пишет, как мужчина», – это уже знак качества, комплимент, выход на новый уровень. Но не происходит ли в таком случае утрата женской идентичности в угоду господствующей патриархатной культуре? «Как преодолеть в себе Достоевского?»

– По большому счёту мужчина никогда и не был единственным выразителем духовной ориентации человечества, это миф.

Мир изначально рождён с парным набором «хромосом» от мужского и женского начала, от инь и янь. В любом древнем пантеоне женские божества не менее значимы, чем мужские, и никто по рангу их не выстраивал. Мужчина и женщина по-разному упорядочивают и видят эту Вселенную, но это не значит, что что-то важнее или что-то больше.

Другое дело, что мужчина претендует на роль единственного выразителя. Но реально он не справляется с этой ролью без помощи женщины. И в текстах ряда великих писателей-мужчин «женский» взгляд отчасти присутствует. Возможно, это мои догадки, но многие сцены и в «Анне Карениной», и в «Войне и мире» – сцены родов, ощущение беременности и т.п. – Лев Николаевич писал не без подсказки жены.

Теперь приведу пример из жизни сегодняшней. Вот представьте себе, встречаешь интересного мужчину. Он знаменит, пишет статьи, высказывает неординарные суждения. Кажется почти гением. И вдруг случайно знакомишься с его женой. Которая сидит дома и воспитывает ребёнка. И с трепетом узнаёшь в её повседневных суждениях – все его мысли, его философию и открытия. Причём ты понимаешь, что именно её суждения первоначальны. Потому что они наивны, просты, искренни. Привнесены из детства, рождены наблюдениями и мудростью. То есть не она нахваталась у мужа. А наоборот, она – источник! Но женщина не формулирует это в статьи, она с этим живёт. Просто и незамысловато. Хаотично излучая основополагающие идеи в мир. А мужчина оформляет, развивает, делает зримыми. Но без её первоначального взгляда ничто бы не родилось. Получается, справедливо расхожее выражение: «За каждым великим мужчиной стоит не менее великая женщина». Вот только если женщины щедро готовы делиться и становиться в тень, то где отыскать мужчину, способного наступить на горло собственным творческим или самцовым амбициям? Примеры редки, вспоминается Анна Ахматова, но в паре не с Гумилёвым (не уважавшим её как поэтессу), а с востоковедом В.К. Шилейко, переводившим для неё «Энума элиш» с аккадского подлинника. Высший кайф в таких ситуациях, когда реализуются оба: Пьер и Мария Кюри, Диего Ривера и Фрида Кало, Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус.

Я не считаю, что ситуация с литературным творчеством в чём-то принципиально отлична от таковой в живописи или науке. И не считаю похвалой: «Она пишет как мужчина», потому что хотелось бы выражать прежде всего общечеловеческое. Мне нравилось, как один собрат по перу в шутку обозвал меня «Достоевский в юбке». Не потому что Достоевский, а потому что в юбке! Нельзя полноценно познать мир только через мужской взгляд. В классической литературе женщина почти всегда представлена через её видение мужчиной. А хочется посмотреть, как женщина видит себя сама и как она видит мужчину.

И, наконец, Достоевский. Он мне не близок. Хотя меня всё время пытаются к нему привязать и провести аналогии. Начиная с «Чёрного шара». Критик Сергей Беляков, помнится, даже предлагал мне расширить линию параллелей с мотивами Достоевского в этом романе, но я не чувствую никакой общности и объединяющего начала, кроме нищеты и бессолнечности петербургских трущоб.

– Вы пишете в основном короткую прозу – лаконичную, концентрированную, вполне в духе времени. Нет такого ощущения, что литература сейчас принимает другие формы – заметок, постов, сообщений? Время больших текстов прошло?

– Нет, не прошло. Но прошло время классических больших текстов. На мой взгляд, будет меняться не объём, а структура. Большой текст будет искать новые формы. Для себя я такую форму уже нашла. Я пишу романы в виде множества маленьких миниатюр и потом сшиваю их, как лоскутное одеяло. Так проще для восприятия современным взглядом, привыкшим как раз к тому, о чём вы говорите – к постам, заметкам, сообщениям. Это называется клиповым сознанием, и в большом тексте оно тоже может проявляться и быть организовано в большую форму – в роман или повесть. Но лично для меня любимой формой остаётся маленький рассказ. В нём я чувствую себя наиболее комфортно.

– Считается, что мир женщины – это её семья, а интерес к профессии – что-то второстепенное, социально двусмысленное. И творчество часто расценивается как измена семье. Написала картину или роман – значит, чего-то там «недодала», обделила, не сумела пожертвовать амбициями. У вас трое детей, как удаётся находить время для прозы? Как ваши дети относятся к тому, что мама пишет?

– По-разному. Помнится, я мужу, теперь уже бывшему, даже стих написала в отместку, он назывался «Всю жизнь котлетами, борщами мужчины нас порабощают». Там были и такие строчки: «Ты как мать, жена и прочее... Находясь в повиновении, Не вставай с постели ночью Сочинять стихотворение!..» Тираж моей первой книжки он не разрешил заносить в квартиру, предложил сразу оставить на помойке. С тех пор моя жизнь сильно переменилась. Понимания со стороны близких стало больше, а дети относятся к моему творчеству спокойно, по принципу «чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало». И уж точно не осуждают. А насчёт того, чтобы успевать и по дому, и по другим делам, то «чем больше делаешь – тем больше успеваешь». И если написался удачный рассказ, то силы удесятеряются, и в удовольствие – помыть полы или посуду.


Беседовала Мария СКРЯГИНА

http://litrossia.ru/2012/47/07607.html