Людмила Улицкая "Даниэль Штайн, переводчик"

Последний роман популярной писательницы Людмилы Улицкой по большей части был восторженно принят публикой. Кто-то не спал над книгой всю ночь, кто-то плакал, кто-то покупал сразу несколько экземпляров и дарил друзьям. Такое отношение к довольно спорной, неоднозначной и лично для меня тяжелой книге вполне объяснимо. Общество истосковалось по герою-подвижнику, по тому, кто религию и веру превращает в нечто живое, пламенное, меняющее судьбы людей, кто привносит в скупую повседневность вечность и чудо. В чем-то аналогична история с вышедшим почти в тоже время фильмом «Остров» - именно благодаря яркому, искреннему образу старца, созданному Петром Мамоновым, зрители так полюбили картину.

Роман Улицкой основан на реальных событиях, прототипом Даниэля Штайна был реальный монах Даниэль Руфайзен - польский еврей, во время войны скрывший свое происхождение, устроившийся в гестапо и спасший сотни людей. После войны он постригся в католические монахи, уехал из Польши в Израиль, чтобы основать там общину и возродить еврейское христианство, Церковь Иакова.
В книге Улицкой о биографии Даниэля мы узнаем из множества выглядящих как исторические документы свидетельств: писем, архивных бумаг, расшифрованных интервью, дневников. Автор не делает секрета, что большинство из них — придуманы и только похожи на подлинные.
Форма подачи материала – в виде соединения в одно целое этих разнообразных документов – вполне вписывается в современную клипово-мозаичную культуру. Улицкая даже сама определяет свою задачу писателя, как «монтаж». Однако 500 страниц такого монтажа да еще не самым крупным текстом – это утомительно. Утомительны прыжки во времени – постоянно необходимо держать в уме уйму дат, быстро ориентироваться в отрывках по географическому принципу, кроме того, роман перенасыщен второстепенными персонажами. И, если отложить книгу на пару дней, то затем будет уже трудно вспомнить, при чем здесь тот или иной герой, его мама, тетя или сестра, где он вообще живет и какое отношение имеет собственно к Даниэлю Штайну.
Не очень понятными мне показались вставки писем самой Улицкой к своему редактору. Как будто и без того недостаточно автора в тексте. Непонятны и постоянные жалобы писательницы на сложности при написании этого романа. Что же, если трудно сформулировать замысел, если трудно монтировать, то, возможно, лучше было бы и вовсе не писать. Ведь в одной вещи Улицкая решила объяснить обывателю и еврейский вопрос, и много других национальных вопросов, рассказать историю иудейства, эмиграции, Холокоста, поднять проблемы гомосексуализма, монашества, современной церкви… Ко всему роман написан и с претензией на богословские рассуждения.
«Такая духота, такая тошнота в христианстве» - отметила Людмила Евгеньевна, и, естественно, решила немного проветрить. Не возьмусь описать здесь все, но приведу ряд идей, которые очень удивят православного христианина. Оказывается, что:
«Произошедшая Катастрофа (Холокост – С.М.) созрела в недрах христианской цивилизации и выполнена руками христиан… Никуда нельзя уйти от факта, что двухтысячелетнее официальное христианство, хотя и руководствовалось заветами христианской любви, но несло в себе неистребимую ненависть к евреям».
«Греческая, византийская составляющая во многом исказила сущность первоначального христианства».
«Христос никогда не говорил о Троице, и придумали ее греки».
«Все легенды о непорочном зачатии родились в порочном сознании...»
«Мы давно знаем, что вопрос Пилата «Что есть истина?» – только риторика». (А почему-то всегда думалось, что перед Пилатом стояла воплощенная Истина, неузнанная им).
В одном месте Улицкая с восторгом пишет о таком факте, как схожесть пасхальной еврейской службы и христианской литургии. Вторая, по ее словам, явно вышла из первой. Однако почему-то писательница не обратила внимание на то, что суть этих богослужений совершенно разная. Может ли иудей причащаться Крови и Тела Христа? Верит ли он в Воскресение?
Штайн проповедует ортопраксию (правильные дела) вместо ортодоксии (правильной веры и мнения). Не важно, во что ты веришь, а важно как ты живешь.
Действительно, соответствие правильной веры и правильной жизни является извечной церковной проблемой. Однако, следует помнить, что для христианина этика - это не просто «нравственное поведение» (на что постоянно делает упор Улицкая), это выражение его личностного и экклезиального (церковного) бытия. В таком случае правильное действие есть естественное продолжение правильной веры, ибо, действительно «вера без дел мертва». Твои поступки – это твоя вера вовне. Именно вера интегрирует личность, делает ее цельной, а не совершаемые человеком дела.
Очень забавно отношение Улицкой к иконографии. «Знаешь, я вдруг поняла, почему у евреев нет икон – и быть не могло: у них у самих такие лица, что никакие иконы уже не нужны».
«…Может, ты хочешь, чтобы у тебя над головой засверкало это самоварное золото, которое рисуют на восточных иконах?»
Довольно противоречив образ главного героя – Даниэля.. «Всю жизнь я тоскую – без детей, без семьи, без женщины…», - жалуется он. «Я думаю, что мои обеты спасли мир от большого ловеласа, потому что мне очень нравятся женщины, и это большое счастье, что я не женат, потому что я причинял бы много беспокойства жене, заглядываясь на женщин».
Даниэль ратует за ортопраксию, но в то же время одобряет роман своей помощницы Хильды с женатым арабом Мусой. Оправданий для этого масса.
Перед смертью (которой не ждет), Даниэль размышляет о собственной жизни. «Кажется, я вносил много страсти, много личного... Просто я отчетливо видел, где Ты есть, а где Тебя нет». Наверное, православный человек почувствует здесь недостаток смирения, духа соборности. Но, увы, Даниэль не чужд самолюбования…
Вспоминая о своей вине за расстрел двух человек в белорусской деревне, Даниэль вопрошает: «Что я сделал тогда?» И отвечает: «Еще одного святого для Господа, вот, что я сделал…» Отправить безвинного человека на смерть ради спасения других – это так теперь «делают» святых? Или Даниэль имеет в виду себя – оказавшись на службе в гестапо, солгав для спасения собственной жизни, он прошел путь праведника и ложь была не зря? Как это все сомнительно осмыслено.
После прочтения романа меня охватила тоска. Тоска по хорошей, искренней, глубокой прозе о вере, о духовном подвиге, поиске, исканиях. Что же, будем ждать автора…