Татьяна Толстая "Река Оккервиль"

«Река Оккервиль» – сборник рассказов Татьяны Толстой, благодаря которым в восьмидесятые годы она вошла в литературу.
В ее рассказах с первых строк – неподражаемая, узнаваемая атмосфера столичной (питерской, московской) жизни, этого и прошлого века – нянечки, домработницы, кухарки, дворники, кухни, дворницкие, дачи. Атмосфера мещанская, загроможденная вещами, они здесь почти самостоятельны – и богатство, и память, и статус, предмет мечтаний и зависти. Через вещи автор обращается к человеку – через кофточку, шляпку, старые письма, кровать на стеклянных ногах и так далее, и так далее.

Толстая не выхватывает какой-то момент из жизни своих героев, нет, она рассказывает все по порядку, как в хорошей сплетне или досье, не оставляя никакой лазейки домыслить, додумать, все точки над «i» расставлены – все было только так и не иначе.
Ее женщины – женщины-воспоминания. Их жизни по сути пусты (перечень романов да пара как всегда завораживающих черно-белых фотографий) – ведь прошлое, к которому они принадлежат, само таинственно и заманчиво. Женщины-современницы – охотницы: за стенками, сапогами, модными шмотками, квартирами и мужчинами. А мужчины – мечтатели, поэты, выдумщики, фантазеры. Только все они после n-нного рассказа становятся похожими друг на друга, и представляются жителями одной большой коммунальной квартиры, которые поступают одинаково и мыслят одинаково, да и выглядят тоже одинаково.
Ее герои живут – в доказательство бытия вот оно, хорошо описанное, обустроенное автором в мелочах пространство, но на самом деле отчуждены от жизни. Растратили себя на внешнее, сиюминутное, на ожидание, на ловлю и охоту. Те, кто умел ждать – не умели творить свою судьбу, те, что были поактивнее – охотились не за тем.
Знаменитая ирония Толстой, которая выходит за грань и приобретает знак «–». Язвительность, когда герои, выписанные с безнадежностью, безысходностью, выписанные так самим автором, не могут укрыться от жестокой авторской насмешки. Вот ты какой – так на, получай! Можно оправдывать ее жестокость особым умением «ставить этический слух, не желая этого». Можно поддаться тактике сквозь ее же авторское презрение и высокомерие, сквозь ей же созданное уродство пробиться к душе героя. Но это плохо работает. И, например, меня отталкивает. Потому что так заведено в литературе – автор-диктатор, автор давит. Он может закладывать в текст любые смыслы, любые цирковые номера (сейчас герой смешон, уродлив, а сейчас вы его у меня полюбите, сейчас вы им так восхититесь!), но в конце концов читатель поддастся авторской позиции – позиции не-сострадания и не-любви.
Толстая умеет писать красиво, завораживающе. Как могут быть у нее сказочны улицы: «Зимой дворники наклеивали на черное небо золотые звезды, посыпали толчеными бриллиантами проходные дворы Петроградской стороны и, взбираясь по воздушным морозным лестницам к окнам, готовили на утро сюрпризы: тоненькими кисточками рисовали серебряные хвосты жар-птиц». А может и так: Соня – «голова как у лошади Пржевальского», «ледяная верхняя губа», «грудь впалая, ноги такие толстые - будто от другого человеческого комплекта, и косолапые ступни».
Лучшими рассказами Толстой считаются: «Река Оккервиль», «Свидание с птицей», «На золотом крыльце сидели», «Любишь – не любишь», «Милая Шура», «Самая любимая», «Соня», «Вышел месяц из тумана», «Огонь и пыль», «Пламень небесный», «Спи спокойно, сынок».